Упырь. Из цикла "Предутренний бред"

Упырь появился неожиданно. То есть не то, что из-под земли выскочил. Нет. Мелькал он где-то на задах: разносил чай, бегал за куревом, ловил такси для крупных, средних и даже совсем мелких вельзевулов, в общем, квалифицированно и исправно шестерил, мечтая в тайне быть замеченным и выдвинутым. И мечта сбылась. Выдвинули. Причём так, что наш Упырь аж пёрнул от неожиданности. Но потом огляделся, увидел, что людишки-то так себе: особо ничего не требуют, но жрать, правда, любят. Приободрился Упырь. Вид на себя навёл утончённый, но строгий.
– Вы у меня, гниды, смотрите… Я вас, ежели что, по стенке размажу.
– Шарман! – воскликнули людишки из яйцеголовых. – Прост! В обхождении прост, – добавляли они уточняющее.
– Жрать давай! – это вякнули людишки из задних рядов, головами напоминающие то ли куль, то ли репку.
– Это мы мигом, – сказал Упырь по старой своей халдейской привычке.
А надо сказать, что водилось у Упыря кое-какого говна, как пирога. По наследству досталось. И возымели к энтому говну превеликий интерес соседи. Раньше нос воротили, а теперь, вишь, понадобилось.
Ну и приспособился Упырь то говно на хлёбово менять. Хлёбово жирное было, ну и людишки-то и набросились. Чавкают, Упыря добрым словом поминают. И репковидные, и яйцеобразные. Смотрит Упырь на это дело, не нарадуется.
Но нашлись среди людишек поганцы нежданные. Стали предъявы Упырю выкатывать. То им не так, это не эдак. Ну Упырь им промеж глаз засветил, но призадумался. Отобрал он из репковидных и кулеподобных бутузов покрепче, да и стал их из своих запасов прикармливать. А потом и говорит:
– Вы бутузы мои, бутузята. Идите, потрясите этих чавкающих. А то зажрались, сволочи, никакой благодарности.
Пошли бутузы потрясли людишек. Натрясли кучу преогромную. А Упырь им и говорит:
– Вы бутузы мои, бутузята. Кучу-то вы натрясли, а делиться-то, кто будет? Пушкин?
Отправил он пару бутузов показательно сортиры драить. С тех пор трясут бутузы людишек, но и с Упырём делятся. А людишкам хоть бы хер! Хлёбово жирное, не переводится. А что трясут, дык и отцов трясли, и дедов, и прадедов. От веку так повелось. К тому же Упырь сказки страшные рассказывает: что будто лес вокруг тёмный, волки там бродят, зубами щёлкают, а заправляет у них самый главный Волчище. Он за морем сидит, об одном только думает – как хлёбово у людишек отобрать, да на цепь их посадить. Правда, сам Упырь со своими бутузами в тот лес бегали. Там как раз соседи жили, которым Упырь говно сплавлял. С людишек, бывало, натрясут всякого, да и в том леске у соседей ныкают. Да и сам людишки в лесок тот хаживали – Упырь тому не препятствовал. Волков там, конечно, не видели, но Упырю верили – так он их приворожил.
Но вот как-то раз прибежали людишки хлёбово кушать, глядь, а оно постное, вонючее, да ещё и, кажись, прокисшее. Посмотрели на Упыря вопросительно. А Упырь со своими бутузами стоит, руки в боки, рожи красные разожрали все, хоть прикуривай. Ну, тут яйцеобразные из людишек и забузили.
– Что же это, братцы деется! – говорят. – Доколе Упырь проклятый с бутузятами своими будет над нами, людишками, измываться? Не потерпим, – говорят. – Долой Упыря!
Возмутился Упырь.
– А идите-кось, – говорит, – ко мне, макаки вы краснозадые. Я вам сейчас пропишу пилюлей дедовских.
И прописал! Так прописал, не обрадовались яйцеобразные. Сели на попу ровно. Сидят, помалкивают.
А Упырь, тем временем, стал родственничкам своим гадить. Были у папани евоного куча сыновей да племянников. Они потом разъехались, кто куда. Начал к ним Упырь ходить, обратно звать. Дескать, возвращайтесь, опять вместе жить будем. Родственнички Упыря чайком поили, но вместе жить отказывались.
– Дружить-то мы согласные, – говорят, – но жилплощадь у нас своя имеется.
Обиделся Упырь. Стал родственничкам пакости делать. То под дверь нассыт, то кирпичом в окно шандарахнет. Родственнички недовольство выражали и к соседям жаловаться бегали. Но соседи только плечами пожимали:
– Дело, – говорят, – ваше, семейное.
А была у Упыря сеструха. Упрямая, прямо скажем, дивчина. К ней Упырь особенно настойчиво подкатывал. А сеструха его посылала регулярно. А Упырь настойчивый был. Чего только не обещал: и ананасов в шампанском, и небо в драгметалле. И как-то раз почти уже согласилась сеструха, но в последний момент передумала. Осерчал Упырь. Решил, что соседи-паскуды сеструху охмурили, от переезда отговорили. Послал он своих бутузов у сеструхи нужник на доски разобрать. Пущай до ветра в лес бегает. Рассвирепела сеструха. Плюнула Упырю на плешь, да и ушла к соседям. Тут Упырь совсем взбесился. Прокрался он как-то ночью к сеструхиной хате, плеснул керосинчиком да спичкой чиркнул. Запылала хата. Правда, не вся, а только передняя. Но и этого хватило. Скачет Упырь, радуется. Да недолго радовался. Возмутились, наконец, соседи. Перекрыли Упырю кислород. Упырь, справедливости ради надо сказать, ещё ерепенился. Грозился соседей в порошок стереть и в пыль обратить. Да соседи упрямые оказались. Сволокли они Упыря на съезжий двор, спустили с него шкуру, и шкуру ту соломой набили. Чучело Упырёво выставили напоказ – остальным упырям в назидание. Так и закончились деяния проклятого Упыря. И стали все жить дружно, счастливо и толерантно.